Супруги улеглись в свою большую удобную кровать. Джек притянул жену к себе, она прижалась к нему, положив голову ему на плечо. Они часто так лежали, прежде чем уснуть, обсуждая события прошедшего дня, места, где побывали, людей, с которыми встречались, вечеринки, которые посетили. Этот вечер не стал исключением; Мэдди пыталась угадать, чему была посвящена беседа мужа с самим президентом США.

– Я же тебе сказал, когда будет можно, я сам тебе расскажу. Хватит гадать.

– Тайны сводят меня с ума, – усмехнулась Мадлен.

– Это ты сводишь меня с ума.

Джек ласково провел рукой по ее телу под шелковой ночной сорочкой. Он никогда от нее не уставал, она никогда его не утомляла – ни в постели, ни вне ее, ему доставляла удовольствие уверенность, что она принадлежит ему телом и душой, и не только на телестудии, но и в супружеской спальне. Особенно в спальне: он никогда не мог насытиться женой, и ей даже иногда казалось, что дай ему волю, он бы ее проглотил. Он любил Мадлен безоглядно, был в курсе всех ее дел, знал, где она находится каждый момент дня, чем занята. И одобрял любое ее начинание. Но сейчас Джек думал только о теле Мэдди, и от его поцелуев и объятий она уже постанывала. Она никогда ему не отказывала, никогда не возражала ни против способов, которыми он ею овладевал, ни против того, как часто это происходило. Ей нравилось, что он так сильно ее хочет, нравилось сознавать, что она так сильно его возбуждает. Все было совершенно не так, как когда-то с Бобби Джо. Тому нужно было только использовать ее, причиняя боль. Джека приводили в восторг ее красота и собственная сила. «Создав» Мэдди, он чувствовал себя всемогущим, а овладевая ею в постели, приходил в такой восторг, что, казалось, мог лишиться чувств.

Глава вторая

Мэдди встала, как всегда, в шесть утра и бесшумно скользнула в свою ванную. Она приняла душ и оделась, зная, что в студии ей, как обычно, сделают прическу и позаботятся о гриме. В 7.30, когда Джек спустился в кухню, чисто выбритый и аккуратно причесанный, в темно-сером костюме и белой накрахмаленной рубашке, она ждала его за кофе и утренней газетой, одетая в темно-синий брючный костюм.

Услышав шаги мужа, Мадлен подняла голову и заговорила о последнем скандале на Капитолийском холме. Накануне вечером за связь с уличной проституткой был арестован конгрессмен.

– Казалось бы, им надо быть особенно осторожными! – сказала она, передавая мужу «Вашингтон пост» и потянувшись за «Уолл-стрит джорнал». Она любила просматривать газеты перед работой – по дороге в студию успевала прочесть «Нью-Йорк таймс» и, если оставалось время, «Интернэшнл геральд трибюн».

В восемь утра они вместе поехали на работу. Джек спросил жену, из-за какого сюжета она так рано мчится на студию. Обычно она появлялась там только к десяти: днем готовила свои сюжеты и интервью. В эфир выходила в пять вечера и в половине восьмого. К восьми Мадлен освобождалась; перед тем как отправиться куда-нибудь с мужем, она переодевалась на студии в вечернее платье. У обоих сегодня намечался долгий рабочий день, и оба были этим довольны.

– Мы с Грегом готовим серию интервью с женщинами Капитолийского холма. Собираемся выяснить, кто чем занимается. С пятью мы уже побеседовали. Думаю, получится неплохой сюжет.

Грег Моррис был соведущим Мадлен Хантер. Молодой чернокожий репортер из Нью-Йорка работал с ней последние два года, и они стали одной командой.

– Не думаешь, что пора взяться за самостоятельный сюжет? Зачем тебе делиться славой с Грегом?

– Для большей объективности, – отозвалась она. – Мужской взгляд!

У нее был собственный взгляд на программу, часто непохожий на представления мужа, и иногда ей не хотелось говорить о деталях своей работы. Мэдди не требовалось его вмешательства. Иногда факт замужества за владельцем телеканала она воспринимала как вызов.

– Вчера первая леди предложила тебе участвовать в своей комиссии против насилия над женщинами? – спросил Джек как бы невзначай.

Мэдди покачала головой. До нее долетали слухи о формируемой первой леди комиссии, но Мэдди та ничего не сказала.

– Нет, впервые слышу.

– Скажет, – спокойно пообещал Джек. – Она знает от меня, что ты с радостью согласишься участвовать.

– Я бы и правда с радостью, будь у меня время. Все зависит от того, каких усилий потребует работа в этой комиссии.

– Я ей сказал, что ты согласишься, – отрезал Джек. – Это будет полезно для твоего имиджа.

Какое-то время Мэдди молчала, глядя в окно. Их вез на работу служивший у Джека уже много лет водитель, которому тот полностью доверял.

– Мне бы хотелось в кои-то веки принять решение самой, – проговорила Мэдди тихо. – Зачем ты ответил за меня?

В таких ситуациях она чувствовала себя ребенком. Муж был старше ее всего на одиннадцать лет, но иногда обращался с ней как строгий отец.

– Я уже говорил, тебе это будет только на пользу. Считай это поручением руководителя телеканала.

И снова то же самое! Мадлен терпеть не могла, когда Джек так поступал, и он это прекрасно знал. Подобное поведение мужа ее действительно раздражало.

– К тому же ты сама только что сказала, что с радостью поработала бы в такой комиссии.

– Если бы у меня было время. Разреши мне самой принять решение.

Спор закончился – они приехали. Чарльз уже распахивал дверцу машины. Собственно, у Джека, судя по его решительному виду, желание спорить отсутствовало. Похоже, он уже все решил. На прощание чмокнул жену в щеку и вошел в свой отдельный лифт. Мэдди, пройдя через пост охраны и металлодетектор, поехала в общем лифте в студию.

Там у нее был застекленный кабинет и секретарь, выполнявшая и обязанности личного ассистента; рядом находился кабинет Грега Морриса. Видя, как она стремительно идет к себе, Грег помахал ей. Уже через минуту он заглянул к ней с чашкой кофе.

– Доброе утро… Или недоброе? – внимательно глядя на Мадлен, он как будто о чем-то догадывался. Снаружи ничто не выдавало ее волнения, но внутри она кипела. Мэдди не любила злиться. В ее прошлой жизни злиться было опасно, и она никогда не забывала этот урок.

– Мой муж только что дал мне «поручение». – Она смотрела на Грега, не скрывая раздражения. Он был ей как брат.

– Ой-ой-ой! Меня увольняют? – Он просто дурачился: его рейтинг был чуть ниже ее рейтинга, но, имея дело с Джеком, ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Джек был способен на внезапные, с виду иррациональные, но не подлежавшие обсуждению решения. С другой стороны, Грега он как будто ценил – насколько тот мог судить сам.

– Ничего страшного, не бойся, – поспешила его успокоить Мэдди. – Он сказал первой леди, что я стану работать в ее новой комиссии против насилия над женщинами, даже не посоветовавшись со мной.

– Я думал, тебе такие вещи по душе, – сказал Грег, садясь на стул напротив ее стола. Она сидела в кресле, выпрямив спину.

– Не в том дело, Грег. Я хочу, чтобы меня спрашивали. Я взрослый человек.

– Наверное, он не сомневался, что тебе понравится. Знаешь же, какие мужчины бесчувственные. Они не заботятся о деталях и позволяют себе предположения.

– Он знает, что я этого терпеть не могу.

Но оба знали и то, что Джек часто принимал решения за Мадлен. Так уж у них повелось. Он сказал, что сам знает, что для нее лучше.

– Не хотелось бы, чтобы ты услышала это от меня, но мы только что узнали еще об одном решении, принятом им, видимо, вчера. Оно просочилось с горы Олимп перед самым твоим приходом.

Вид у Грега был очень недовольный. Он был симпатичным длинноногим афроамериканцем с изящными руками, любителем стиля кэжуал. В детстве он хотел быть танцором, а стал телевизионным репортером – и совершенно не жалел об этом.

– О чем ты говоришь? – Мэдди устремила на него тревожный взгляд.

– Он вырезал из программы целый кусок – политический комментарий в выпуске в семь тридцать.

– Что он сделал? Зачем? Зрителям это нравится, а нам нравится этим заниматься.